"Первый дубль - всегда лучший". Сергей Бодров о "Сестрах".

- Вы объявили, что актером больше не будете. Но только что сыграли в новой картине своего отца. - Что значит "не буду"? Главное, чтоб это не было специально: "Не буду я артистом, пойдите прочь!" Душить в себе что-то, вышвыривать сценарии за дверь, – разумеется, неправильно. То, что я говорю, следует понимать иначе: мне всегда хотелось расширять свой мир, все время делать его больше, глубже и интереснее. Конечно, сказать "я – режиссер", гораздо приятнее, чем "я – артист!" Но дело не в этом. Просто, когда ты отвечаешь за нечто большее, то и жизнь богаче. Фабула сценария, по которому я снял кино, принадлежит казахской сценаристке Гульшад Омаровой и Сергею Бодрову-старшему. Я решил взяться за эту историю, когда был на съемках у отца в Америке. - Как это получилось? - Сначала отец рассказал мне историю в 15 словах. Меня это не очень увлекло. А потом я приехал в Америку сняться в его картине о последнем в жизни вечере богатого человека в Малибу. Главную роль играет Машков, у меня там роль небольшая. И больше я сидел в трейлере, пил кока-колу, смотрел телевизор. И тогда примерно сказал отцу: "Ну-ка расскажи мне ту историю еще раз". Сел и за две недели написал сценарий. Приехал сюда и сразу стал снимать. Все странно устроено. В мире много связей. - Вы свой первый фильм начали снимать без ужаса? Андрон Михалков-Кончаловский говорил, что на съемках первой картины от страха выпивал каждое утро стакан коньяка. - Ужас пришел сейчас – немного позднее. Обычно сложно снимать уже второе кино. На первой картине есть, конечно, момент какого-то задора и безбашенности. Это должно присутствовать: "Конечно, я смогу, я сделаю!" Ну, как в детстве! Я помню, съезжал с горок на деревянных лыжах просто как не фиг делать. Потом через несколько лет пришел на эту горку, и у меня внутри пробежал холодок. Я подумал: "Нет, надо съехать". Съехал, сломал одну лыжу и понял – больше никогда! В Австрии в горах дети – крохи по 2,5 года катаются по таким местам, где взрослые сто раз подумают: "я упаду, сломаю ногу, отпуск насмарку, гипс, страховка ..." А дети не думают о причинно-следственной связи. Так надо и в кино, и везде – не размышлять долго и бесплодно, а отрываться! Рефлексия – это такая ползучая змея, которую надо уничтожать. Ты можешь не знать, как надо снимать, но ты должен знать чего ты хочешь. Может быть несколько людей, мнение которых ты действительно уважаешь и прислушиваешься – не обязательно режиссеры. А остальное... Ну, сказал бы Гагарин Королеву: "Я не уверен, заработает эта штука или не заработает!" – никуда бы и не полетели. - Ваш фильм – в каком жанре? - Это все равно, что спрашивать: про что он. Формально – это история двух сестер. Неродные сестры, которые терпеть друг друга не могли, совершенно разные. Одна – младшая, избалованная – домашние педагоги, уроки музыки, рисования... А старшая – кандидат в мастера спорта по стрельбе – живет с бабушкой. А потом младшую решают украсть за долги отца. Два маленьких человека и большой мир вокруг. Иногда страшно, иногда смешно, иногда нелепо... Это история преследования – элемент "экшен" в картине присутствует, но в качестве, скорее, сюжетообразующей линии. Сестры сталкиваются с разными людьми... Жестокостей там нет. Но и соплей особенных тоже нет. Премьеру планируем в мае, наверное. - В первой же картине вы взялись за сложную задачу – работу с детьми. - Дети мне ближе. Мне с ними разговаривать легче. Потому что взрослому актеру объясняешь-объясняешь – вроде бы все просто, а человек не понимает. И я чувствую себя глупо. С ребенком я могу говорить искренне. Девочки – одной 8 лет, другой 13 – сами вместе со мной придумывают историю. С ними и труднее, и легче. - А с телевидения вы ушли окончательно, судя по высказываниям о том, что "ТВ – это среда пошлая и способствующая деградации"? - Я грубо выразился, если говорил что-то подобное. Нет, конечно, на телевидении, в отличие от залов Ленинской библиотеки – атмосфера иная. Любой кусок жизни имеет значение. Важно уметь извлечь смысл. Если с интересом и любовью воспринимать то, что вокруг тебя. Тогда все будет выстраиваться в некую конструкцию. Ты можешь еще не знать, что какая она будет, какая у нее будет труба и наличники на окнах. Но надо понимать, что это некое целостное здание. - Вы как-то сказали, что жизнь вам интереснее, чем любое произведение искусства. - Конечно, любое проявление жизни – случайное и неслучайное, всегда интереснее и важнее. А первый дубль – всегда лучший. Это очень простая вещь. - Вы однажды говорили, что снимать "как Балабанов" не стали бы. Что же вы ищете, в отличие от Алексея Балабанова? - Мне легче сказать, что ищет Балабанов, чем что ищу я. Я уж и не помню, в каком контексте это говорил, но, видимо, имел в виду, что есть много разных миров. И я за то, чтоб они оставались разными. Одного интересует, скажем, сила духа, и он посвящает часть своей жизни и творчества, чтобы исследовать это. Другого интересует несчастная любовь. Балабанов – радикал, экстремист, провокатор в некоторой степени. При всей своей искренности он еще и профессионал. Он ищет способ воздействия. Он ищет момент напряжения, остроты. И отлично выходит. Супер! - Критики после огромного успеха "Брата" у зрителей кисло пожимали плечами: "Неприятно, но вынуждены каяться: не могли предполагать!" Каковы, по-вашему, секреты успешного, рейтингового кино? - Ну, критики только теперь, когда они посмотрели "Брат-2", говорят: "Вот "Брат" – это было кино!": А я мог сказать, что в идее "кино не для всех" – есть что-то снобистское. Ты можешь писать книгу в стол, "для себя". Кино – другое: ты вовлек людей в свой проект, потратил чьи-то деньги, и хотя бы поэтому обязан оправдать ожидания, вернуть то, что дали тебе, – это момент не столько артистический, сколько этический. И обманывать зрителя нельзя. Вот Балабанов в жизни часто бывает фигурой мрачной. Но любовь к яркому, необычному, непридуманному делает его фильмы такими успешными. И, конечно, не должно существовать для человека, который делает кино, запретов: "это нельзя, это можно". Можно все, если ты сам за это отвечаешь. Зритель может выключить телевизор или уйти из зала. Это его право. Но и мое право – делать то, что я хочу. Надежда Кожевникова, газета "Пульс", март 2001 года

Bodrov и его "Сёстры". Интервью.